Георгий
Победоносец - в рус. фольклоре Егорий Храбрый, мусульм. Джирджис),
в христианских и мусульманских преданиях воин-мученик, с именем которого
фольклорная традиция связала реликтовую языческую обрядность весенних скотоводческих
и отчасти земледельческих культов и богатую мифологическую топику, в частности
мотив драконоборчества. Ортодоксальная христианская житийная литература
говорит о Георгии как о современнике римского императора Диоклетиана (284-305),
уроженце восточной Малой Азии (Каппадокии) или сопредельных ливанско-палестинских
земель, принадлежавшем к местной знати и дослужившемся до высокого военного
чина; во время гонения на христиан его пытались принудить истязаниями к
отречению от веры и в конце концов отрубили ему голову. Это ставит Георгия
в один ряд с другими христ. мучениками из военного сословия (Дмитрий Солунский,
Фёдор Стратилат, Фёдор Тирон, Маврикий и др.), которые после превращения
христианства в государственную религию стали рассматриваться как небесные
покровители «христолюбивого воинства» и восприниматься как идеальные воины
(хотя их подвиг связан с мужеством не на поле брани, а перед лицом палача).
Черты блестящего аристократа («комита») сделали Георгия образцом сословной
чести: в Византии - для военной знати, в славянских землях - для князей,
в Зап. Европе - для рыцарей. Иные мотивы акцентируются народным почитанием
Георгия, вышедшим за пределы христианского круга (визант. легенда повествует
о грозном чуде, научившем арабских завоевателей с почтением относиться
к Георгию). Георгий выступает как олицетворение животворящей весны («Зелени
Юрай» хорватской обрядности), в связи с чем мусульманские легенды особо
подчёркивают его троекратное умирание и оживание во время пыток. Мотив
жизни в смерти, символизирующий христианскую мистику мученичества, но апеллирующий
и к мифологической образности крестьянских поверий, не чужд и византийской
иконографии, изображавшей Георгия стоящим на молитве с собственной отрубленной
головой в руках (как на иконе, хранящейся в Историческом музее в Москве);
этот же мотив стал причиной смешения в мусульм. странах Георгия (Джирджиса)
с Хадиром (значение этого имени - «зелёный» - сопоставимо
с фольклорным эпитетом Георгий) и Илйасом. Весенний праздник
Георгия - 23 апреля отмечался в восточноевропейском и ближневосточном ареалах
как сезонный рубеж скотоводческого календаря: в этот день впервые выгоняли
скот на пастбища, закалывали первого весеннего ягнёнка, пели особые песни
(ср. костромскую песню: «Мы вокруг поля ходили, Егорья окликали... Егорий
ты наш храбрый..., ты спаси нашу скотину в поле и за полем, в лесу и за
лесом, под светлым месяцем, под красным солнышком, от волка хищного, от
медведя лютого, от зверя лукавого»); ритуальный выгон коней султана на
пастбище назначался на этот день дворцовым укладом османской Турции. По-видимому,
славянские народы перенесли на Георгия некоторые черты весенних божеств
плодородия вроде Ярилы и
Яровита, с чем, возможно, связаны народные варианты его имени типа Юрий,
Юры, Юр (укр.), Еры (белорус.). Русский крестьянин называл Георгия «загонщиком
скота» и даже «скотным богом»; впрочем как покровитель скотовода Георгий
выступает уже в визант. легенде о чудесном умножении скота Феописта. Эта
линия почитания Георгия перекрещивалась с воинской, княжески-рыцарской
линией на мотиве особой связи Георгия с конями (в подвиге драконоборчества
он обычно изображается как всадник). Охраняя скотину и людей от волков,
Георгий оказывается в славянских поверьях повелителем волков, которые иногда
именуются его «псами». Он отвращает от человека и домашних животных также
змей, что связано с его ролью змееборца (драконоборца): легенда приписала
ему умерщвление хтонического чудовища, этот популярнейший подвиг богов-демиургов
(напр., Мардука, Ра,
Аполлона,
Индры,
отчасти Яхве) и героев (напр., Гильгамеша,
Беллерофонта,
Персея,
Ясона,
Сигурда
и др.). Повествуется, что возле некоего языческого города (локализуемого
иногда в Ливане, иногда в Ливии или в др. местах) было болото, в котором
поселился змей-людоед; как всегда в таких случаях, ему выдавали на съедение
юношей и девиц, пока черёд или жребий не дошёл до дочери правителя города
(мотив Андромеды). Когда она в слезах
ожидает гибели, Георгий, проезжающий мимо и направляющийся к воде, чтобы
напоить коня, узнаёт, что происходит, и ждёт змея. Самый поединок переосмыслен:
по молитве Георгия обессилевший и укрощённый змей (дракон)
сам падает к ногам святого, и девица ведёт его в город на поводке, «как
послушнейшего пса» (выражение из «Золотой легенды» итал. агиографа Иакова
Ворагинского, 13 в.). Увидев это зрелище, все горожане во главе с правителем
готовы выслушать проповедь Георгия и принять крещение; Георгий сражает
змея мечом и возвращает дочь отцу. Этот рассказ, в котором Георгий выступает
одновременно как богатырь, как проповедник истинной веры и как рыцарственный
заступник обречённой невинности, известен уже в низовой, полуофициальной
византийской агиографии. Особой популярностью эпизод драконоборчества пользовался
со времён крестовых походов в Зап. Европе, где он воспринимался как сакральное
увенчание и оправдание всего комплекса куртуазной культуры. Крестоносцы,
побывавшие в местах легендарной родины Георгия, разносили его славу на
Западе, рассказывая о том, что во время штурма Иерусалима в 1099 он участвовал
в сражении, явившись как рыцарь с красным крестом на белом плаще (т. н.
крест св. Георгия, в Англии с 14 в.; Георгий считается св. патроном Англии).
«Приключение» битвы со змеем, бесстрашно принятое на себя ради защиты дамы,
вносило в религиозно-назидательную литературу и живопись дух рыцарского
романа; эта специфическая окраска легенды о Георгие приобрела особое значение
на исходе западного средневековья, когда приходящий в упадок институт рыцарства
делается предметом нарочитого культивирования (созданный именно с этой
целью ок. 1348 англ. Орден Подвязки был поставлен под особое покровительство
Георгия). Тема драконоборчества вытесняет все другие мотивы иконографии
Георгия, ложится в основу многочисленных произведений искусства. Интересное
исключение представляют русские духовные стихи о «Егории Храбром», игнорирующие
эту тему. В них Георгий оказывается сыном царицы Софии Премудрой, царствующей
«во граде Иерусалиме», «на Святой Руси», его облик наделён сказочными чертами
(«Голова у Егория вся жемчужная, по всем Егорие часты звезды»); от «царища
Демьянища», т. е. Диоклетиана, он терпит за веру заточение в подземной
темнице в продолжение 30 лет (как это заточение «во глубок погреб», так
и 30-летнее сидение богатыря - постоянные мотивы былин), затем чудесно
выходит на свет и идёт по русской земле для утверждения на ней христианства.
Трёх своих сестёр, коснеющих в язычестве, он видит заросшими коростой и
волосами дикими пастушками волчьей стаи; от воды крещения короста с них
спадает, а волки, как и змеи, отходят под упорядочивающую власть Георгия.
Всё кончается богатырским поединком Георгия с «царищем Демьянищем» и искоренением
на Руси (выступающей как эквивалент эйкумены) «басурманства». С 14 в. изображение
всадника на коне становится эмблемой Москвы (затем входит в герб г. Москвы,
а позже - в состав государственного герба Российской империи). В 1769 в
России был учреждён военный орден св. великомученика и победоносца Георгия,
в 1913 военный Георгиевский крест.
Среди литературных разработок легенды о Георгии отметим три произведения
рус. литературы 20 в. За поэмой («кантатой») М. Кузмина «Св. Георгий» стоит
религиеведение конца 19 - нач. 20 вв., искавшее в христ. апокрифах топику
языческих мифов (царевна сама отождествляет или сравнивает себя с Корой-Персефоной,
Пасифаей,
Андромедой и Семелой, у Георгия оказываются
«Персеев конь» и «Гермесов петаз»), а также психоанализ, постулирующий
для мотива драконоборчества эротический смысл; фоном служит крайняя перенасыщенность
каждой строки культурно-историческими ассоциациями. Напротив, стихотворение
Б. Пастернака «Сказка» освобождает мотив змееборчества от всего груза археологической
и мифологической учёности, от всех случайных подробностей (вплоть до имени
самого героя), сводя его к наиболее простым и «вечным» компонентам (жалость
к женщине, полнота жизни и надежды перед лицом смертельной опасности).
Наконец прозаическая «Повесть о Светомире царевиче» Вяч. Иванова (неоконч.)
использует не общеизвестную тему битвы со змеем, но мотивы русских духовных
стихов (дикие сестры Георгия, его таинственная власть над волками и т.
п.), стремясь извлечь из них архетипы славянской традиции, с оглядкой на
византийское влияние.
Отзывы
Читайте также:
Парфенопа
Парфенопа, Партенопа, в греческой мифологии:
1) одна из сирен, дочь Ахелоя
и музы Мельпомены.
Вместе с сестрами губила своим пением плывущих мимо моряков, но когда Одиссею
со спутниками удалось ... подробнее
Сагара
Сагара (др.-инд. Sagara), в индуистской мифологии царь Солнечной
династии. Одна из жён Сагары Кешини родила ему сына Асаманджу;
другая, Сумати, родила огромную тыкву, 60 000 семян которой Сагара ... подробнее
Мелеагр
Мелеагр,
в греческой мифологии герой, сын царя Калидона (города в Южной Этолии)
Ойнея (Apollod. I 8, 2; вариант: Ареса
- Hyg. Fab. 171) и Алфеи. Участник похода
аргонавтов,
по некоторым ... подробнее
Меланфий
Меланфий, Мелантий, в греческой мифологии раб Одиссея,
Когда Одиссей вернулся из странствий, Меланфий не узнал хозяина, одетого
в лохмотья, оскорбил и ударил его. В отсутствие хозяина Меланфий ... подробнее
Ликомед
Ликомед, в греческой мифологии царь долопов на острове Скирос. К Ликомеду
бежал из Афин Тесей, когда власть там захватил
Менесфей; но Ликомед из страха перед могущественным пришельцем или же желая ... подробнее
